Пусть они решили, что я сбежал из срамного места, пусть сочли за безумца без страха и упрека и за всадника без головы за ночь без сна! Завалившись под утро, я проспал до полдника, пребывая в неведении и невежестве. Когда же проснулся, то на обоях были картинки, на потолке побелка, а на полу у холодильника - лужа.
      Мой полдник был плотным и постным - это вполне отвечало требованиям, соответствовало замыслам и не противоречило убеждениям. В начале вечера я сидел в кресле и скучал, когда вдруг кто-то громко постучал в окно костяшками пальцев - звонкими, как кампанелла. Это был почтальон, он принес телеграмму, которую я ожидал всю. "Не верю глазам своим бесстыжим! - воскликнул я, открывая дверь. - Ты ли это?" А он мне на это: "Угу" - промычал и ласково потрепал по голове здоровенными, бессовестными ручищами. "Что ж, - я продолжил, - не стоять же тебе весь вечер на пороге моего скоромного жилища? И хотя по нему гуляют сквозняки, проходи, но не простудись, а не то же ведь придется пить антибиотик?" И он вошел - такой долгожданный и велеречивый, прошел к окну по паркету, положил на подоконник пальто и устроился поудобнее на полу у самого пианино.
      - Вот твоя телеграмма, - сказал он, доставая из потайного кармана пиджака бутылку березовых брунек. - Но сначала станцуй польку и полонез, а потом сыграй на пианино вальс и мазурку.
      - Хорошо, - тут же, не ломаясь, согласился я. - Вот только я не знаю, как танцевать польку и играть мазурку. И поэтому не хочешь ли, чтобы я рассказал тебе сказку?
      Он задумался на секунду, что-то почесывая в затылке и прикидывая в голове, а потом согласился:
      - Сказку я не хочу. Когда мне рассказывают сказку, я плачу и переполняюсь. В таком случае, просто расскажи мне про песочницу, про между пальцев песок, про подмышки в поту, про ручей и про носовой платок в кухне на столе далеко за полночь, помнишь?
      Еще бы я не помнил! Прошлой ночью по дому бродили сквозняки, а я гол-как-сокол боролся со сном. Платки я разложил повсюду, в том числе и на столе в кухне. Это были мои маяки, с ними я не боялся заблудиться в этой терре инкогните, в которой моль и ржа истребляют, а воры подкапывают, крадут и вновь подкапывают. Что ж, вот и настал час рассказать правду, которую я давно выучил назубок, которую знаю, как пять своих самых любимых пальцев! Вот и пришел черед почесать напоследок в затылке да и выложить начистоту ровным счетом все, что я знаю про платок и песочницу, про ручей, про подмышки и про кухню далеко-далеко за полночь!
      - Хорошо, слушай же. Ручей течет - как река, время и в венах кровь. Также и пот, но его вытирают платком со лба или идут с ним в душ, удерживая подмышками. В платок плачут и сморкаются, им машут, а раньше через него даже стрелялись. Сейчас он лежит на столе у меня в кухне. Кроме того, ты можешь видеть, что он лежит на пианино, подоконнике и на пяльцах. Что же касается песка, то он просыпается сквозь пальцы. Подобно ему, сквозь пальцы утекает вода и время. Казалось бы, еще вчера ты сидел и играл в песочнице, а между тем, сегодня ты уже сам моешь посуду и платишь за воду. Поэтому если сегодня в раковине немытые тарелки, то очень может быть, что вчера в них лежали сосиски - зажаренные и две. По одной в каждой. Вот и все. Ну что, как тебе мой рассказ?
      Почтальон тяжело вздохнул, встал с пола и отвернулся к окну.
      - Твой рассказ получился очень образным, но был блекл на эпитеты. Твои аллюзии и аллитерации симпатичны, но бездушны и небескорыстны, а это не говорит в твою пользу. И тем не менее, рассказ мне понравился.
      Я очень воодушевился такой похвалой и спросил его:
      - Что же, дашь ли ты мне теперь мою телеграмму, которую я ожидаю всю?
      - Ну конечно, вот она! - он вновь повернулся ко мне и протянул мне ее, пристально посмотрев в глаза.
      - Спасибо! - горячо поблагодарил его я. - Можешь остаться у меня на ночь - я постелю тебе на полу свой самый теплый спальник.
      Он не ответил, а я отправился в кухню. На полу у холодильника лежала лужа, на столе платок, а в раковине посуда - тарелки, больше двух.